Что ж, давайте разберемся. Но для этого придется коснуться проблемы достоверности источников. Еще раз отмечу, допетровская Златоглавая Русь отнюдь не была «закрытой» страной, и писали о ней очень многие иностранцы. Но по странной закономерности, большинство историков последующих времен обращались лишь к отдельным авторам. К единицам из сотен. Те, кто отзывался о нашей стране положительно, оказывались «за бортом», а цитировались и тиражировались записки австрийца Герберштейна, иезуита Поссевино (которые не добились цели своих миссий в России и за это обгадили ее), пасквиль британца Флетчера, воспоминания ярого врага русских Маржерета. Из Крижанича выбирались не его поздние пророссийские работы, а только изначальные критика и «негатив». Хотя там доходило до курьезов — например, когда ученый хорват посетил кабак и воспринял в прямом значении русский мат. И ужасался: надо ж, мол, люди шутя, в открытую, хвастают противоестественным грехом друг с другом или приглашают друг друга ко греху! В общем, как в анекдоте, где иностранцам дословно перевели диалог на заводе: «Мастер говорит, что если рабочий испортит еще одну шестеренку, он вступит с ним в половые отношения. А рабочий отвечает, что давно вступил в половые отношения с мастером, матерью мастера, с шестеренкой и со всем заводом». Тем не менее, даже такую «критику» историки с готовностью подхватывали.
Но для нашей темы интересен Невиль. Это был иезуит и французский шпион, направленный в Россию Людовиком XIV и маркизом Бетюном. Он обманом, с польским посольством, попал в Москву, был в ней несколько месяцев, а на родине написал книгу «Любопытные и новые известия о Московии». Насколько хорошо он успел узнать Россию? Судите сами. Оказывается, русскую столицу «ошибочно называем мы Москва, потому что Москва есть только имя реки, там протекающей». В России «молятся Богу только мысленно, так как большинство из них неграмотны и никто, не исключая и священников, не знает греческого языка» (человек с высшим богословским образованием считал, что православные молятся по-гречески!) Писал, что одеяния священников и епископов «отделаны множеством погремушек и бубенцов», а Великому посту предшествует «сорокадневный карнавал». Что в самый большой колокол бьют, когда царь спит с царицей — чтобы народ молился о зачатии наследника. Что католическое вероисповедание «московитяне после своего считают самым лучшим». А «пища и питье у них самые грубые; обыкновенная пища состоит из огурцов и астраханских дынь, которые они мочат на зиму, заквашивают и солят».
Пояснял, что Сибирь — «на славянском языке значит тюрьма», а «шатер» в переводе — «палатка правосудия». Что провинившимся наносят 200–300 ударов кнутом (когда и 30 бывало смертельно). Оказывается, только после прибытия на Русь англичан и голландцев «первый раз были введены в Московии деньги». И до этого момента русские даже соболей не знали, «пользовались только дешевыми мехами». Невиль сообщал, что загородные царские дворцы — это на самом деле не дворцы, а укрепления против поляков и татар. Которые регулярно приходят и сжигают Москву. Что дождь в России идет крайне редко, дома «не лучше свиных хлевов», и в стране всего четверо умеющих говорить по-латыни. Что армия — «толпы грубых, беспородных крестьян», «женщины одеты по-турецки» (в это время все носили польские платья), а знатные дамы ходят «с большим трудом», так как обуваются… в лапти (да-да, речь шла о знатных!). И из подобных несуразностей состоит почти вся книга. Достаточно сказать, что во Франции ее печатать запретили — уж слишком грубое вранье. Но у историков измышления Невиля стали очень популярными!
Почему я остановился на его труде столь подробно? Да потому что это единственный документ, восхваляющий реформаторство Голицына. По Невилю, это был «один из искуснейших людей, которые когда-либо были в Москве, которую он хотел поднять до уровня остальных держав», он «один обладал большим умом, нежели все московиты вместе». Причем фавориту приписывалось все хорошее, что Невиль сумел узреть в нашей стране. Оказывается, это он учредил ямскую почту, деревянные мостовые, до него не было. И палаты для приемов послов построил он — до него посольские совещания «проходили в ригах». На счет Голицына отнесена и инициатива Ордина-Нащокина о строительстве флота на Волге. Голицын первым стал привлекать в Москву греческих учителей, выписывать заграничные книги. И иностранцам только Голицын разрешил въезд в Россию, «что до него было не в обычае».
Невиль с восторгом расписывает и проекты, которые якобы мечтал осуществить канцлер: «Он хотел заселить пустыни, обогатить нищих, из дикарей сделать людей, превратить трусов в добрых солдат, хижины в чертоги». Хотел «дать полную свободу вероисповедания в Москве». «Он составил точные сведения о состоянии других европейских держав и их управлении» и «хотел начать с освобождения крестьян, передав им земли, которые они в настоящее время обрабатывают в пользу царя, с тем, чтобы они платили ежегодный налог». При этом подушная подать должна была вдвое поднять доходность земель. А на эти деньги Голицын собирался нанимать «порядочные войска» вместо «полчищ из крестьян».
Можно ли этому верить? Да ведь опять сплошные нестыковки! Как уже отмечалось, правительство Софьи и Голицына отнюдь не освобождало крестьян, а закрепощало. И вместо «свободы вероисповедания» преследовало старообрядцев. К тому же Невиль пишет об «освобождении» тех, кто обрабатывал землю «в пользу царя». То бишь черносошных крестьян. Свободных! Значит, их предполагалось обложить более тяжелой податью и ценой их разорения покупать наемников, как европейцы? У нас есть только одно подтверждение реформаторских проектов — известно, что в библиотеке Голицына имелась его рукопись под названием: «О гражданском бытии или о поправлении всех дел, яже надлежат обще народу». Эту рукопись он читал Софье, приближенным, возможно, и чужеземцам. Но сама она до нас не дошла, что там предлагалось «поправить», трудно судить, и реальных шагов в данном направлении не предпринималось. Хотя Голицын правил 7 лет, почти два президентских срока.
И таланты его часто оказывались преувеличенными. Образование? Но на Руси было уже много образованных людей. Война? Он в боях не участвовал. Только привел Ромодановскому подкрепление, да и то опоздал. Выдвигался же Голицын не заслугами, а умелым придворным маневрированием, попав «в струю» к Федору и Софье. И еще благодаря тому, что в стрелецком мятеже, по странному совпадению, погибли все, кто мог составить ему конкуренцию. Не стоит преувеличивать и его «цивилизованность». В 1679 г. он подал донос Федору Алексеевичу на Ивана Бунакова, обвинив его в колдовстве — дескать, он «вынимал след» царя для напуска порчи. По свидетельству князя Щербатова, Голицын «гадателей призывал и на месяц смотрел о познании судьбы своей». Уже будучи у власти, он достал у некоего кудесника особые травы «для прилюбления» Софьи. А потом осудил этого кудесника и сжег — чтобы не разболтал. Для предсказаний Софье и Голицыну Медведев набрал целый штат астрологов и «чародеев», вроде Дмитрия Силина, гадавшего по солнцу и другим знамениям. (Впрочем, напомню, это вписывалось в европейскую «культуру»). Идеальной честностью канцлер тоже не отличался. Известны факты, что хапал он будь здоров.
Встает вопрос, за что же так захвалил Голицына иезуит Невиль? Да и другие иностранцы души в нем не чаяли. И факты приводят к выводу — канцлер был, в общем-то, не реформатором типа Федора или Петра. Он был «перестройщиком». В самом что ни на есть «горбачевском» смысле. С огромным «комплексом неполноценности» перед Западом. И высшим критерием своей политики видел не благо государства (даже пусть и мнимое), а то, чтобы за границей его похвалили! Признали «равным» себе! Наверное, один из главных признаков «перестройки» — это огульное охаивание своего и слепое преклонение перед чужим. И, например, переводчик Посольского приказа Фирсов (подчиненный Голицына), готовя в 1683 г. к переизданию Псалтирь (!) писал в предисловии: «Наш российский народ грубый и неученый». Да, самооплевывание внедрилось в моду на официальном уровне. Сам же Голицын боготворил Францию. И заставил сына носить на груди… миниатюрный портрет Людовика XIV! Не Софьи, не царя Ивана, не какого-нибудь мыслителя, а далекого и чуждого России короля.