Цель их посольства формулировалась весьма обтекаемо — «для своих государевых дел». А по прибытии на место послы известили, что за ними идет войско Ромодановского, о чем якобы просил еще Хмельницкий для защиты от татар. Выговский заюлил, писал к царю, будто Богдан «сына своего и все Войско Запорожское ему в обереганье отдал». Но запорожцы и сторонники Пушкаря объявляли его избрание незаконным, обвиняли в измене. Ну а Ромодановский действовал оперативно, пока потенциальные противники не успели сорганизоваться. Вступил на Украину, одним полком занял Пирятин, с другим встал в Переяславле. Куда и пригласили Выговского для переговоров.
На внешних фронтах тем временем расклад опять изменился. Шведы в Польше завязли — города им теперь сдаваться отказывались, их снова клевали партизаны. И наконец-то, с запозданием, вступила в войну Дания. Ее король Фредерик III заключил с Россией союз и отправил в Москву большое посольство Ольделанда. А датский флот начал успешно оперировать на Балтике, нарушая неприятельские коммуникации. Тем не менее шведы к миру не склонялись. Делагарди начал наступление, потеснив русских в Лифляндии. Правда, атаковать крупные крепости не решался, но организовал новый поход в Россию. Сосредоточил в Нарве отборный корпус из 8 тыс. пехоты и конницы с артиллерией, в сентябре перешел границу и осадил городишко Гдов. На выручку немедленно выступили несколько полков под командованием Хованского. Противники встретились на речке Черми в 5 км от Гдова. В разыгравшемся сражении войско Хованского опрокинуло шведов, и они побежали, побросав пушки в Чудское озеро. Русская конница гнала и рубила их 15 верст, только убитыми враг потерял 2 генералов, 3 полковников, 20 младших офицеров и 3600 рядовых.
Преследуя неприятеля, русские переправились через р. Нарова, ворвались на окраины Нарвы, захватили и сожгли посады. К Нарвской крепости приступать не стали, но прошлись рейдом по неприятельской территории, опустошив Нарвский, Ивангородский и Ямские уезды. Особенно отличился в боях драгунский полковник Венедикт Змеев, произведенный за это в генералы. Ограниченными силами наносились удары и на других направлениях. Отряд солдат из Олонца вторично осадил Корелу. На помощь ей из Або был выслан полк из 700 человек, но наши воины его разгромили. В декабре, с установлением зимнего пути, русские части предприняли вторжение в Финляндию, прогулялись по Выборгскому уезду, ходили «изгоном» под крепость Канцы. Карл X призадумался… и отправил шведскому послу Бьелке, которого война застала в Москве, предписание начинать предварительные переговоры о перемирии.
Казалось, что стабилизировалась ситуация и на Украине. Правда, Выговский под разными предлогами 2 месяца тянул, не являлся на переговоры. Ну что ж — не приезжает так не приезжает, полки Ромодановского тоже стояли на Украине и не уходили. Наконец, Выговский не выдержал, прибыл в Переяславль к царским послам. И теперь уже соглашался на все условия, которые выдвигала Москва. Хотя среди них был и пункт о введении воеводств в ряде украинских городов. Либеральные и «жовто-блакитные» историки выплеснули по данному поводу немало помоев — вот, мол, московские бояре вознамерились превратить Украину в свои вотчины. Что выдает лишь некомпетентность авторов подобных утверждений. В отличие от Польши, воевода в России являлся только представителем центральной власти. Урвать себе в воеводстве земли он не мог. Воеводой запрещалось назначать даже человека, уже имеющего вотчины или поместья в данном уезде. А «кормление» воеводы означало лишь дополнительный заработок за счет судебных пошлин. Если же он пытался хапнуть больше, чем положено, население могло выставить ему иск, и царь в таких случаях принимал сторону жителей.
Совершенно ясно, что пункт о воеводствах имел политическую подоплеку. После всего, что случилось, царь не доверял Выговскому и хотел держать Украину под контролем. Да и местное простонародье получало возможность обращаться к воеводам в случае злоупотреблений своей старшины. Но Выговскому так хотелось побыстрее выпроводить русскую делегацию и войско, что он и с назначением воевод согласился. И была созвана рада. Пушкарь повел себя не слишком умно. В Переяславль не приехал и писал царским послам, чтобы назначили другую раду, в Лубнах. С одной стороны, он был прав, рада получилась подтасованной. Выговский собрал полковников, верных ему, а они для массовки привели казаков своих полков. Но с другой стороны, неявка Пушкаря и его сторонников позволила Выговскому оклеветать его перед русскими, выставить мятежником и самостийником. Хитрово от имени царя подтвердил права Украины на самоуправление. Объявил духовенству, что Киевского митрополита оно может избрать само, кого угодно — царь позволяет, а Никон заранее благословляет их на это. А казакам — что царь не стесняет их в выборе гетмана. 1 февраля 1658 г. рада утвердила Выговского, и он принес присягу Алексею Михайловичу. А духовенство в Киеве избрало митрополитом архимандрита Киево-Печерского монастыря Дионисия Балобана. Полки Ромодановского получили приказ возвращаться в Россию…
Шведам же пришлось опять оставить Польшу. Но они наверстали свое в Дании. Зима выдалась холодная, морские проливы замерзли, и Карл X бросил армию по льду на острова Фюненд и Зеландию. Датчане запаниковали — и, несмотря на договоренности о незаключении сепаратного мира, принятые по их же настоянию, мгновенно согласились на сепаратный мир. Причем по Роскильдскому договору с перепугу отдали все, что потребовал Карл — южную оконечность Скандинавского полуострова (провинции Сконе, Блекинг, Халланд), округ Тронхейм в Норвегии, о. Борнхольм. Но с русскими возобновлять драку Стокгольм не хотел. В Москву приехал посол фон Барнер, и в переговорах с Алмазом Ивановым было достигнуто соглашение о мирной конференции. Впрочем, в Лифляндии боевые действия и без того прекратились — в Риге вспыхнула чума. Унесла десятки тысяч жизней, в том числе командующего Делагарди, и стала распространяться по Прибалтике. И управляющему Восточной Лифляндией Ордину-Нащокину тоже пришлось заниматься не военными вопросами, а санитарными и карантинными мероприятиями.
А вот на Украине, едва ушли русские полки, заварились дела темные и нехорошие. Выговский начал войну против Пушкаря. Полтавский полковник обратился в Москву, умолял царя и патриарха лично приехать и разобраться в здешней обстановке. Но Выговского поддержало киевское духовенство во главе с Балобаном, предало Пушкаря анафеме и сбило с толку как украинское простонародье, так и русское правительство. А гетман действовал быстро. Оказалось, что он уже наладил связи с Крымом, позвал татар, и это сразу обеспечило ему перевес. Он осадил Полтаву. Встревоженный царский посол Кикин, приехавший в это время к Выговскому, заставил его поклясться, что он не позволит татарам бесчинствовать в городе. Но Полтаву захватили, Пушкарь был убит, начался повальный грабеж и резня. Кикин возмущенно кричал: «Где же твоя клятва?» Гетман то ли устыдился, а скорее, испугался доноса и велел казакам отогнать крымцев. Но и по другим городам покатились расправы над предводителями «народной» партии.
Правительство забило тревогу. И приказало Ромодановскому снова вести войска из Белгорода на Украину. Вроде бы под благовидным предлогом «защиты от татар» — но татары-то были союзниками Выговского. Гетман обеспокоился и рассыпался в верноподданнических заверениях. Доказывал царю, что обстановка у него нормальная, мятеж подавлен, угрозы со стороны хана нет, а от мелких крымских отрядов казаки и сами могут отбиться. Поэтому просил отозвать войска. Что ж, Алексей Михайлович строго придерживался обязательств, взятых на себя по Переяславскому договору: внутренние дела казаков — дело самих казаков, Россия в них не вмешивается. Ромодановский получил приказ возвращаться на места постоянного расквартирования, что явилось серьезнейшей ошибкой царя…
В России в этот период хватало и других проблем. Разногласия внутри Церкви не преодолевались, а нарастали. Реформы Никона и новопечатные книги отказались принимать Соловецкий, Макарьевско-Унженский монастыри. В ответ патриарх созвал еще один собор, проклявший и отлучивший от церкви всех сторонников старого обряда. Все более ненормальным выглядело и «двоевластие» двух Великих Государей. Патриарх, по свидетельствам современников, вел себя «царственнее, чем сам царь» — «сановники не испытывают особого страха перед царем, скорее они боятся патриарха, и во много раз сильнее». Бояр и вельмож он заставлял подолгу выстаивать у себя под дверью в ожидании выхода. По любому вопросу, хоть серьезному, хоть мелочному, непременно навязывал свое мнение, чем достал в правительстве буквально всех. При Никоне возник собственный многолюдный двор с чиновниками и советниками, которые быстро наглели и избаловались. Духовенству и светской знати приходилось на каждый праздник одаривать более 40 патриарших приближенных, иначе по их наветам можно было попасть в немилость. Для решения каких либо дел тоже требовалось подъезжать к ним с «подарками».